автореферат и диссертация по психологии 19.00.01 для написания научной статьи или работы на тему: Идея рефлексивности в теоретической психологии

Автореферат диссертации по теме "Идея рефлексивности в теоретической психологии"

На правах рукописи

Сурмава Александр Владимирович

ИДЕЯ РЕФЛЕКСИВНОСТИ В ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

Специальность 19.00.01 - Общая психология. Психология личности. История психологии

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата психологических наук

Москва-2004

Работа выполнена в Институте психологии им. Л.С.Выготского Российского государственного гуманитарного университета.

Кафедра проектирующей психологии

Научный руководитель доктор психологических наук,

профессор А.Л.Венгер

Официальные оппоненты действительный член РАО,

доктор философских наук, профессор Ф.Т.Михайлов

доктор психологических наук, профессор В.Т.Кудрявцев

Ведущая организация: Факультет психологии МГУ

Кафедра общей психологии

Защита диссертации состоится «30» декабря 2004 г. в _ часов на

заседании диссертационного совета К.212.198.03 РГГУ по защите диссертаций на соискание ученой степени кандидата психологических наук при Институте психологии им. Л.С.Выготского Российского государственного гуманитарного университета: по адресу: 125267 г. Москва, Миусская пл. д.б, корп. 7, эт. 3, ауд 396.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Российского государственного гуманитарного университета.

Автореферат разослан «_» 2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат психологических наук

О.И.Мотков

аоо -\3Z3G

г5$г Зо^а

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность в постановка проблемы исследования. Отечественная психоло-

гия обладает выдающимся теоретическим наследием, основы которого были заложены трудами Л.С.Выготского, А.Н.Леонтьева, С.Л.Рубинштейна и ученых их школы. Идущая от них традиция изначально складывалась в полемике с позитивистски ориентированной психологией и основывалась на серьезном культурно-философском фундаменте (немецкая классическая философия, высокий европейский рационализм в целом). Яркими представителями такой «философской психологии» наряду с Л.С.Выготским и А.Н.Леонтьевым были Э.В.Ильенков, В.В.Давыдов, В.С.Библер. Из сегодняшних исследователей к числу теоретиков этого научного жанра принадлежит Ф.Т.Михайлов.

Между тем, в последние годы в российской психологии в целом стал ощущаться закономерный спад интереса к фундаментальным теоретическим проблемам. Культурно-историческая психология и психология деятельности в том их виде, в котором они достались в наследство нынешнему поколению исследователей, не устраивает последних. Поскольку альтернативных отечественных концепций подобного масштаба за последние десятилетия предложено не было, сегодня все чаще наши российские коллеги обращаются к известным концепциям психологии зарубежной, концепциям далеко не новым и уже во многом выработавшим свой эвристический потенциал. Среди психологов-практиков широко распространился взгляд, согласно которому сегодня вообще нет нужды в какой-либо теории, а наиболее практичной является позиция принципиального эклектизма.

В то же время в современной зарубежной психологии наблюдается прямо противоположная тенденция. Из года в год нарастает интерес именно к российской теоретической психологии, идет наряженная работа по интерпретации и развитию фундаментальных идей российской культурно-деятельностной школы^ (Дж.Брунер, М.Коул, С.Скрибнер, Дж.Верч, Д.Бэкхэрст, Ю.Энгештрём, Р.Ван дер Веер, Ж.Карпей, С.Веджетти, Л.Гараи, М.Хеддегард, И.Ломпшер, К.Амано, Ш.Дои, Э.Камня и др.). Данное обстоятельство лишний раз демонстрирует настоятельную необходимость возврата нашей психологией лидирующих позиций в разработке этих приоритетных для мировой психологии направлении.

Необходимость возврата на эти позиции (их сохранение и развитие) продиктована не только соображениями «престижа» или восстановления исторической справедливости. Движение в этом направлении предполагает категориальное осмысление (переосмысление) содержания фундаментальных психологических понятий — психики, сознания, деятельности, субъекта, личности, аффекта (в широком понимании, пред-

1 Вслед за Ю.Энгештрёмом, мы говорим о едином кулыурно-деятельностном подходе, сложившимся в российской психологии, хотя необходимо отдавать отчет в его внутренней неоднородности. Последнее нередко становится основанием не только для различения, но даже противопоставления культурно-исторической теории Л.С.Выготского и теории деятельности А.Н.Леонтьева (а также С.Л.Рубинштейна) (см. работы М.ГЛрошевского, В.ПЗинченко, А.В.Брушлинского и др.). В своем доследовании № делаем попытку воссоздать систему идей, которые как раз и определяют упомянутое единство. , I

ставленном линией Аристотель — Декарт — Спиноза — Выготский), смысла и др. Дефицит такого осмысления в большей или меньшей степени осознается современными психологами. В.В.Давыдов утверждал, что психология второй половины XX столетия является не «категориальной», а «понятийной».

Именно попытки категориально осмыслить содержание этих понятий актуализируют мировоззренческую доминанту психологического знания. Их результатом является построение своеобразной «психологической картины мира», благодаря чему знания о психической реальности кардинально меняют сам образ действительности, сложившийся в научном сознании. В истории психологии эти попытки связаны с именами З.Фрейда, К.Юнга, Э.Фромма, Дж.Дьюи, Ж.Пиаже, Л.С.Выготского, А.Н.Леонтьева, С.Л.Рубинштейна, Э.В.Ильенкова, В.В.Давыдова. Жанр, в котором работали все эти, очень разные, ученые, можно назвать философско-психологическим или логико-психологическим (В.В.Давыдов) анализом. Направленность их творчества объединяла рефлексия на предельные основания психологического знания, что характеризует собственно теоретическую психологию в отличие от психологической теории «вообще». Эта рефлексия не замыкалась для них в рамках теории, а продолжалась на уровне экспериментальных исследований и даже прикладных разработок.

Сейчас необходимо реконструировать этот опыт категориального осмысления психической реальности, который далеко не всегда явно и полно оформлен в текстах названных ученых. Одним из ее результатов стала идея изначальной рефлексивности огпошеппя субъекта к лгиру (в тире), воинмавяе самоотношения как исходной н фундаментальной формы такого отношения. Традиционный взгляд на природу и генез психической реальности предполагает рассматривать это самоотношение в качестве «надстройки» к ее конструкции, которая возникает на сравнительно поздних этапах фило- и онтогенеза. Мы же, следуя Ф.Т.Михайлову (который развивает в данном пункте классическую философскую традицию, идущую от Спиноз'й, Фихте, Гегеля, Маркса, Выготского и Ильенкова), полагаем, что она является формопорож-дающим началом этой конструкции уже в момент «закладки» ее фундамента.

Для априоризма и натуралистического преформизма самоотношение предстает как предустановленное (по Гегелю — абстрактное) тождество субъекта самому себе и своим (ограниченным в эмпирическом пространстве и времени) возможностям. Для философско-диалектической традиции так понимаемая идея рефлексивности субъектного отношения, напротив, нацеливает исследователя на анализ феномена несовпадения субъекта с самим собой, с бесконечным многообразием потенциальных перспектив собственного развития (В.С.Библер, Ф.Т.Михайлов). Становление самоотношения в истории и онтогенезе понимается как творческий процесс идентификации субъекта с миром как целым в той мере, в какой он воспроизводится в содержании и способах его жизнедеятельности (конкретное, по Гегелю, тождество Я Миру, а в силу этого тождество Я самому себе). При этом раскрытие развитых, «вершинных» форм самоотношения (феномены теоретической рефлексии, самосознания, долга, совести, исполнения Миссии и др.) позволяет проникнуть в строение его простейших, генетически первичных, элементарных форм. Иными словами, проблема самоотношения может и должна изучаться с позиций диалектического принципа единства исторического и логического.

Подобные представления отвечают мировоззренческим установкам европейской научно-теоретической культуры. Для нее многообразие активных форм отношения человека к миру выступает логическом производном его жизненно-практического (в своих всеобщих проявлениях — деятельного) самоотношения и потому может быть выведено из этой исходной «клеточки» методом восхождения от абстрактного к конкретному.

В общей форме теоретико-психологическая идея рефлексивности отношения человека к миру заложена в трудах Л.С.Выготского, С.Л.Рубинштейна, А.Н.Леонтьева, Н.А.Бернштейна, М.М.Бахтина, Э.В.Ильенкова. Ее конкретизацию на генетическом материале мы находим в известных исследованиях А.В.Запорожца, Д.Б.Эльконина и В.В.Давыдова, по сути, посвященных проблеме самопорождения и самоизменения субъекта деятельности. В последние годы эта идея все чаще вовлекается в орбиту теоретико-психологических, в том числе — философско-психологических, дискурсов (В.С.Библер, Ф.Т.Михайлов, А.С.Арсеньев, Г.В.Лобастов, А.Г.Новохатько, В.П.Зинченко, В.А.Петровский, А.Г.Асмолов, В.И.Слободчиков, Г.А.Цукерман, А.В.Суворов, Б.Д.Эльконин, В.Т.Кудрявцев, Г.Г.Кравцов, Е.Е.Кравцова и др.).

Вместе с тем трудности на пути решения многих конкретно-психологических проблем, возникающих на этом пути (проблемы генезиса самосознания, становления идентичности, специфики личностного роста как самопреобразования и др.), обусловлены одним существенным обстоятельством. Речь идет о необходимости историко-теоретической реконструкции философского контекста обоснования и реализации идеи рефлексивности в поле собственно психологических исследований. Опытом подобной реконструкции наука до сих пор не располагает.

Исходя из этого целью исследования является анализ содержания идеи рефлексивности отношения субъекта к миру как основы построения теоретической модели психической реальности.

Объект исследования: развитие психики в фило-, онто- и функциогенезе, а также способы его теоретического осмысления, сложившиеся в истории науки.

Предмет исследования: рефлексивная активность субъекта жизни, психики и сознания в генетическом аспекте.

Задачи исследования:

1. Проанализировать содержание психофизической проблемы в ее классической формулировке (Р.Декарт, картезианство), способ ее конструктивного преодоления (Б.Спиноза) и формы его конкретизации в теоретической психологии (Л.С.Выготский, А.Н.Леонтьев).

2. Сформулировать теоретическую дефиницию понятия жизни как специфической активности, определяемой единством спонтанности, продуктивности и предметности.

3. Сформулировать филогенетический функционально-морфологический критерий психического на основе идеи рефлексивности.

4. Проследить общую логику развития психики в филогенезе - от низшей, висцеральной или палеокинетической формы до высших, неокинетических форм.

5. Проанализировать специфику активности человека в период новорожденное™ в контексте идеи рефлексивности.

Гипотеза исследования. Идея рефлексивности задает исходный принцип построения теоретической модели психической реальности в культурно-деягельностной психологии. Однако это ее методологическое значение может быть актуализировано лишь в ходе категориального (единого философско-психологического) осмысления содержания ключевых проблем, на решение которых направлен данный подход: проблемы генетического критерия психики, уровней филогенетической организации психического, интериоризации, соотношения аффекта и интеллекта.

Методологическую основу исследования составляют взгляды на природу деятельности и сознания, сформулированные в немецкой классической философии (И.Кант, И.-Г.Фихте, Ф.Шеллинг, Г.В.Ф.Гегель) и философии марксизма, которые получили свое развитие в трудах современных философов (Э.В.Ильенкова, Г.С.Батищева, В.С.Библера, Ф.Т.Михайлова и др.), ключевые положения культурно-исторического и деятельностного подходов к пониманию развития психики (Л.С.Выготский, С.Л.Рубинштейн, А.Н.Леонтьев, А.Р.Лурия, ГЪЯ.Гальперин, А.В.Запорожец, ДБ.Эльконин, В.В.Давыдов), идеи физиологии (психофизиологии) активности (Н.А.Бернштейн).

Метод исследования: историко-теоретический анализ и обобщение данных о формах рефлексивной активности субъекта, содержащихся в литературных источниках, и способов научной интерпретации этих данных.

Научная новизна исследования состоит а том, что в нем впервые раскрыта методологическая схема построения теоретической модели развивающейся психической реальности на базе идеи рефлексивности отношения субъекта к миру.

Теоретическое значение исследования обусловлено его ориентированностью на широкий философско-психологический анализ природы рефлексивной активности, который может повлечь за собой переосмысление ряда проблем современной теоретический психологии (проблемы уровней филогенетической организации психического, интериоризации, соотношения аффекта и интеллекта и др.).

При этом диссертантом предложены: а) новая теоретическая дефиниция понятия жизни, позволяющая перейти далее к анализу собственно психической формы жизни; б) новый филогенетический функционально-морфологический критерий психического; в) новая трактовка возникновения и развития психики в филогенезе. Наряду с этим в диссертации представлена общетеоретическая схема, позволяющая с единых философско-теоретических (культурно-деятельноегоых) позиций воспроизвести процесс генеза индивидуального человеческого сознания.

Практическое значение исследования связано с тем, что его материалы несут в себе возможную теоретическую основу для построения психологического обеспечения образовательных систем, направленных на развитие рефлексивной способности (на разных ступенях образования: от дошкольной до вузовской). Вместе с тем эти результаты могут быть использованы при чтении курсов по специальности «Психология» (общая психология, психофизиология, психология развития и возрастная психология, педагогическая психология, психология образования и др.) в вузах, а также в системе повышения квалификации специалистов.

Аргументированность в достоверность результатов и выводов исследования обеспечивается многообразием данных, которые анализируются в работе и отражают различные аспекты исследуемой проблемы, а также методологической обоснованностью принципов этого анализа.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Идея рефлексивности отношения субъекта к миру под определенным углом зрения задает целостность и цельность теоретической модели развивающейся психической реальности.

2. Обращение Л.С.Выготского, А.Н.Леонтьева и Э.В.Ильенкова к теоретическому наследию Спинозы служит свидетельством единого подхода перечисленных авторов к решению фундаментальных проблем теоретической психологии.

3. Спинозовская трактовка мышления как атрибута Субстанции (Природы) предполагает выработку содержательного теоретического понимания жизни, определяющего возможности раскрытия своеобразия ее психической формы.

4. Теоретическое понимание жизни как особой активности, определяемой единством спонтанности, продуктивности и предметности, наиболее адекватно специфике предмета психологии.

Апробация и внедрение в практику теоретических положений и результатов исследования проводилось в ходе чтения лекций и проведения семинаров по курсам психологии в Московском городском психолого-педагогическом институте и Российском государственном гуманитарном университете, на Ильенковских чтениях (Москва, 1990-2004), на V Чтениях памяти Л.С.Выготского «Культурно-историческая теория и изучение социализации» (Москва, 2004), на Московском семинаре по культурно-исторической психологии (2004), на заседаниях Международной кафедры культурно-исторической психологии МГППИ (2004) и кафедры психологии личности Института психологии им. Л.С.Выготского РГГУ, на лекциях и семинарских занятиях по психологии развития для студентов РГГУ.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, выводов, списка литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность темы, определяется цель, объект, предмет, задачи, гипотеза, методы исследования, раскрывается его научная новизна, теоретическая и практическая значимость, формулируются положения, выносимые на защиту.

Первая глава - «Философско-теоретические предпосылки идеи активности и рефлексивности в культурно-деятельностной психологии» - посвящена анализу логики исторического развития того проблемного поля, которое охватывает настоящее исследование. Это поле, конституируемое понятием «рефлексивная активность», весьма неоднородно и включает в себя ряд эпицентров.

Анализируя состояние современной ему науки, Л.С.Выготский констатировал, что камнем преткновения для многочисленных попыток построить целостную психологическую теорию является явная, а чаще скрытая для самих теоретиков, нерешенность

(и принципиальная неразрешимость) картезианской психофизической проблемы. Эту мысль Л.С.Выготского разделял и А.Н.Леонтьев, а П.Я.Гальперин так даже упрекнул в своем «Введении в психологию» (1976) Рене Декарта за «сомнительную честь» авторства дуалистической идеи.

Несмотря на продуктивные попытки основоположников культурно-деятельностной школы найти принципиальное решение этой проблемы и, опираясь на него, построить целостную психологическую теорию, сделать это они так и не успели. Неизжитый дуализм не только продолжает раскалывать живую ткань их собственной теоретической мысли, но и препятствует ее дальнейшему развитию, созданию целостной культурно-деятельностной психологической теории. Несмотря на принципиально общие теоретико-мировоззренческие установки основоположников российской психологии на сегодняшний день мы имеем два вместо одного — «культурно-исторический подход» Л.С.Выготского и «деятельностный подход» А.Н.Леонтьева вкупе с непрекращающейся полемикой на тему единства или противоположности этих подходов (М.Г.Ярошевский, А.В.Брушлинский, В.В.Давыдов, В.П.Зинченко, Г.П.Щедровицкий и др.). Забегая вперед, отметим, что мы убеждены в тождественности теоретических оснований этих «подходов», в существовании единой культурно-деятельностной психологической школы а, значит, и в возможности создания подлинно целостной культурно-деятельностной психологической теории, основанной на базисных принципах последней.

Наша убежденность основывается на том, что сегодня мы располагаем средством, которого был лишен Л.С.Выготский, и, к которому по некоторым причинам так и не обратился А.Н.Леонтьев. Речь идет о категориальном анализе фундаментальных проблем теоретической психологии, содержащемся в трудах Э.В.Ильенкова. Приоритет в открытии теоретико-психологического значения этих трудов принадлежит В.В.Давыдову, который, помимо всего прочего, оставил нам блестящий образец креативного освоения идей выдающегося российского мыслителя. Опираясь на них, мы обратимся к анализу прежде всего самой психофизической проблемы.

Психофизическая проблема есть конкретно-историческая форма вечной философской проблемы - проблемы тождества мышления и бытия. В XVII веке последняя приняла в философии Рене Декарта ту форму, в котором она и по сей день ставит психологов-теоретиков перед серьезными трудностями.

Декарту, как основоположнику новоевропейской философии, было необходимо так или иначе разобраться с уравнением, которое в средневековой редакции могло бы выглядеть следующим образом:

тр1 + m2V2 " трХ1 + тц>Т2+ЦГ

где т и V это масса и скорость, то есть величины в терминологии Декарта вполне "протяженные", а у/ — некоторая потусторонняя прибавка.

Алхимики, как типичные представители средневековой теоретической культуры, именно в у видели главный параметр, магически воздействуя на который можно получить желаемый результат.

В той же средневековой редакции (ал)химическое равенство могло выглядеть

так:

РЬ + у = Аи,

где Pb — свинец, Au — золото, а у/ - все та же магическая переменная.

Между тем Новое время требовало от теоретиков химических, а не алхимических технологий, механики, а не магии. Традиционный, имевший глубочайшие исторические и культурные корни тип средневекового мышления не мог обеспечить решение этих задач. И Декарт совершил одну из величайших теоретических революции, разрубив гордиев узел старого мышления шпагой своего критического разума, раз и навсегда устранив пресловутую iff из уравнений, описывающих физические и химические взаимодействия.

Декарт различает в мире два строго независимых начала, два типа причинности: субстанцию мыслящую и субстанцию протяженную. Все конечные вещи представляют собой лишь модусы указанных субстанций. Они суть либо бездушно-протяженные тела, либо различные определения мышления. Невозможность какого-либо естественного взаимодействия между этими двумя субстанциями, их абсолютная независимость друг от друга вытекает уже из самого их определения в качестве субстанций абстрактно противоположных, не имеющих между собой абсолютно ничего общего.

Иначе говоря, если речь идет о механическом взаимодействии природных тел, то в уравнении, описывающем это взаимодействие могут присутствовать только члены, природа которых может быть полностью сведена к чистой протяженности, просгранст-венности. И наоборот, любые у/, то есть любые бестелесные, непространственные феномены обязаны быть константой строго равной нулю. Не бесконечной сколь угодно малой величиной, но нулем. В противном случае все уравнения современной физики лишаются смысла. Если можно сообщить бильярдному шару некоторый импульс не только воздействуя на него другим шаром, кием или даже рукой, но непосредственно мыслью, если возможен так называемый «телекинез», то и уравнения Ньютона и уравнения Эйнштейна не стоят бумаги, на которой они написаны.

Тот же запрет на взаимодействие противоположных субстанций сохраняет силу и для субстанции мыслящей. В логическом «уравнении» также не могут присутствовать «протяженные члены», или последние должны равняться нулю. Иначе говоря, если мысль А имплицирует мысль Б, если из А следует Б, то никакие протяженные тела не могут непосредственно повлиять на это логическое отношение. Конечно протяженный меч может положить конец самому умствующему Архимеду, но он не в силах изменить что-либо в открытом им законе.

Однако сам же Декарт не выдерживает до конца этот последовательно дуалистический принцип, оказавшись вынужденным, вопреки своим же собственным заверениям, признать очевидный факт взаимодействия этих двух субстанций в теле живого и мыслящего человека. Воля, т.е. модус мышления, способна определять человеческое тело к движению, равно как и чисто телесное страдание определяет человеческую душу к мышлению, к восприятию внешних тел.

Иначе говоря, для человека, точнее для его маленькой железы — corpus pineale в его головном мозге — приведенное нами выше уравнение сохраняет свой докартези-анский вид. Количество движения шишковидного тела зависит не только от импульса, сообщаемого ему вполне материальными «животными духами», но и от определений его мышления и воли, от его непротяженной души или психики. Фактор у/, изгнан-

ный из картезианской физики и физиологии, вновь торжествует в картезианской антропологии и психологии.

Декарт отдавал себе отчет в том, что в этом пункте своей философии он расходится с логикой. Но ничего не мог поделать. Единственной альтернативой своей же наивной гипотезе о шишковидной железе, как седалище для души, была мысль о нерешенности, а возможно неразрешимости этой проблемы в принципе, которой он поделился с принцессой Елизаветой. (Другая альтернатива, предложенная окказионализмом - в лице Гейлинкса, Мальбранша и др., - который, характеризуя, связь «духа» и «тела» апеллировал к понятию чуда, по сути, выводила проблему за рамки науки, в том числе — за рамки философии.)

Что же мешало Декарту вовсе устранить непротяженную разумную душу из своей антропологии, так же как он благополучно устранил растительную и анимальную души из ботаники и зоологии? То, сохраняющее доказательную силу и поныне обстоятельство, что человек как мыслящее существо свободен и универсален, тогда как его органическое тело ограничено и конечно. Человек, согласно первому критерию Декарта, принципиально отличен от конечной рефлекторной машины тем, что он может действовать по форме любого предмета, даже если он повстречал его впервые в жизни и у него нет ни врожденных, ни благоприобретенных средств для действия по форме именно этого предмета. Точно также, и это второй критерий Декарта, человек нередуцируем к машине, поскольку он способен разумно отвечать на вопросы, ответ на который не только не известен, но и не существовал до того вовсе.

Телесные механизмы, обеспечивающие бесконечно многие способы действия, равно как и бесчисленные ответы на еще не заданные бесчисленные же вопросы, в конечном теле человека просто не уместятся, следовательно, по мнению Декарта разгадку таких способностей надо искать не в теле, а в душе, в чистой субъективности, не в протяженной субстанции, а в субстанции мыслящей.

Но тогда вновь рациональная мысль упирается в тупик невозможности взаимодействия этих субстанций. «Под субстанцией мы можем разуметь лишь ту вещь, -пишет Декарт, - коя существует, совершенно не нуждаясь для своего бытия в другой вещи» (Декарт, 1989, с. 334). Но это значит, что все причинные цепи замыкаются внутри субстанции. Модус другой субстанции не может причинно взаимодействовать с каким бы то ни было модусом первой субстанции. Следовательно, самые богатые возможности представляемые человеку мышлением, не имеют для него цены, ибо не могут реально вмешаться в каузальную цепь иной субстанциальной природы, цепь телесной, чувственно-протяженной причинности. Если только, вопреки рациональной интенции философии Декарта, не мыслить такое межсубстанциональное психофизическое взаимодействие как иррациональное чудо.

Из этой картезианской ловушки есть только один последовательно рациональный выход, предложенный Спинозой. Суть его заключается в том, что Спиноза исходит из существования не двух, а всего лишь одной субстанции. Спинозовская субстанция тождественна Природе в целом, так что все мыслимые причинные цепи замыкаются внутри нее. Substantia est qausa sui (Субстанция есть причина самой себя) — вот формула Спинозы. Но это значит, что мышление, психика, которыми Спиноза в отличие от Декарта наделяет и животных, есть не нечто трансцендентное, потустороннее

для чувственно-протяженного чувствующего и мыслящего тела животного или человека. Это - неотъемлемый атрибут последних, как та же пространственная определенность, «протяженность», которая также представляет собой не отдельную субстанцию, но наряду с мышлением — атрибут единой субстанции (Природы).

Следовательно, с точки зрения Спинозы, ошибочно даже задавать вопрос, как взаимодействуют тело и душа. «Ни тело не может определять душу к мышлению, ни душа не может определять тело ни к движению, ни к покою, ни к чему-либо другому (если только есть что-нибудь такое)» (Спиноза, 1957, с. 458). Между ними в принципе не может существовать каузального отношения, ибо «душа и тело составляют одну и ту же вещь» (Там же, с. 489).

Но в связи со сказанным естественно встает вопрос о природе мышления. Если спинозовское мышление присуще всей природе, то не означает ли это, что Спиноза, в отличие от Декарта, устранившего мышление из физической природы, наделил им Природу как целое, включая и человека, и животных, и растения и мертвые камни? И что есть для Спинозы мышление, мышление как таковое?

Действительно, мышление как атрибут неотъемлемо присуще Природе в целом. Вместе с тем мышление как атрибут субстанции Спиноза понимает не как абстракцию от эмпирически данного человеческого мышления, его психики, но напротив, последнее по его убеждению только и может быть рационально понято как частный модус этого (всеобщего) мышления. Наконец, если протяженность характеризует Природу или Субстанцию статически, то мышление есть ее динамическая, процессуальная характеристика. Как мыслящая сущность Природа проявляет себя не абстрактно покоясь, но действуя. Характеристика этого действия и есть характеристика мышления, мышления как такового.

В примере Декарта способность мыслящего существа строить форму своего действия не по заранее телесно заданной программе, но, сообразуясь с формой здесь и сейчас данного предмета, могла лишь обнаружите, экстериоризировать некоторую внутреннюю, ничего общего с протяженным действием не имеющую потенцию, которая к тому же могла осуществить акт экстериоризации лишь таинственным, непонятным самому Декарту образом. Согласно же Спинозе, мышление есть способ действия мыслящего тела (corpore cogitans). Авторство данного понятия принадлежит Э.В.Ильенкову, который реконструировал его содержание из «материала» понятия «мыслящая вещь» (res cogitans), присутствовавшего в тексте самого Спинозы.

В соответствии с этим определением человек, равно как и любое иное существо мыслит в той мере, в какой он способен активно строить действие своего мыслящего тела со-образно с формой и расположением всех прочих тел. В способности отражать формы предметного мира в формах своего активного действия, а не в субъективной переживаемости, непосредственной данности субъекту и заключается главная тайна спинозовского мышления. Категория мышления у Спинозы отстоит дальше от традиционного психологического понятия о «мышления», чем категория мышления у Декарта. Не менее очевидно, что так понимаемое мышление еще ждет своего содержательного научно-психологического освоения.

Одним из первых решительный шаг в этом направлении сделал Л.С.Выготский. В своей статье «Психика, сознание, бессознательное» (1930) он предлагает различать

направления современной ему психологии по тому, в какой из картезианских субстанций они находят начальные и конечные звенья психологической причинности. Предмет исследования психологов, ориентирующихся на идеи И.П.Павлова, и американских бихевиористов — картезианская протяженная субстанция. Они строят некоторое строго каузальное, научное знание. Но в этом знании нет места психике, субъективности. И напротив, психологи интроспекционисты, а также «понимающие» психологи изучают именно человеческую субъективность, психику, но в результате их усилий у них получается не каузальная наука, а некое «понимающее» знание.

Очевидно, что та психология, которая, начиная с В.Вундта, стремилась быть дисциплиной научной, могла существовать только в зазоре между этими двумя радикальными позициями, пытаясь предложить некий третий или синтетический путь. Столь же, очевидно, что попытка эта являла собой классический образец «попытки с негодными средствами», ибо предложенные Декартом метод решения антропологической проблемы, метод расчленяющий живое единство на две абстрактно противоположные субстанции и не могли привести ни к чему, кроме гипотезы о шишковидной железе, отклоняемой «свободной волей» на произвольный угол.

Л.С.Выготский ясно отдает себе отчет в том, что выход из тупика психофизической проблемы заключен в спинозовской идее единой субстанции, этой подлинной и единственной causa sui (причины самой себя). Его нисколько не смущает, что данная позиция заключает в себе квинтэссенцию материализма. Он убежден в том, что признание субстанциальности психики, приписывание ей некоей особой сущностной природы, подчиненной неким особым ненатуральным, или сверхнатуральным закономерностям, отличным от закономерностей чувственно-природных, есть тупик - тупик идеалистический.

В соответствии с логикой Спинозы, Л.С.Выготский пытается восстановить единство предмета психологического исследования, утверждая, что между нейрофизиологическими процессами, протекающими в мозгу субъекта и миром его субъективности не существует и не может существовать каузального отношения, ибо первое и второе есть две стороны одного и того же субъекта, мыслящего мозга. Данное восходящее к Л.Фейербаху «мозгоцентрическое» решение психофизической проблемы, не до конца устраивает Л.С.Выготского, ибо оставляет принципиально неразрешимым вопрос о биологическом смысле психики.

Природа не создает ничего лишнего, - это соображение кажется одинаково очевидным и объективисту В.М.Бехтереву и субъективисту К.Бюлеру. Если психика, понимаемая как субъективно переживаемый, феноменальный мир субъекта есть всего лишь изнанка его нейорофизиологии, то совершенно непонятно для чего она, в чем ее утилитарный, «предметный» смысл для человека или животного? Картезианская психология по-своему логично отвечает на этот вопрос в рамках представления о психофизическом взаимодействии. С ее позиций, психика, возникая на определенном этапе эволюции, позволяет в ментальном плане (в плане образов) решать практические задачи, неразрешимые на уровне телесных автоматизмов. Отрицание возможности психофизического взаимодействия обессмысливает и так понимаемую психику. Если мысль не способна ни на йоту «пошевелить» протяженное тело, если она не может сдвинуть ни один атом внутри этого тела, то для чего она?

Бессмысленно спрашивать о биологическом смысле субъективных чувствований как таковых, абстрактной феноменальной «психики». Только умствующему человеку, который сыт и защищен от любых (природных) неожиданностей, может придти в голову идея о первичности, субстанциальности и самоценности субъективных чувствований как таковых. Для животного в натуральной, природной среде субъективные чувствовования имеют прежде всего практический смысл в контексте его внешней, предметной деятельности, его «приспособительного поведения». То же самое можно сказать и о практически деятельном, а не всего лишь абстрактно мыслящем человеке и уж тем более о человечестве в целом. В природе не существует абстрактного, переживающего аутические грезы бестелесного «мозга», а есть наделенные тем или иным мозгом, или вовсе обходящиеся без него живые существа, практически, чувственно деятельные. Не наделенный хоть каким-нибудь телом, но при этом деловито функционирующий, что-то вычисляющий мозг есть продукт воображения фантаста, есть нечто эстетически невозможное, как невозможен для сколько-нибудь культурно развитого воображения «нейрон сознания», «синапс совести» или «микротрубочка ума». Но тогда столь же невозможно примыслить этому протяженному фантастическому «существу» в атрибуте мышления вторую, субъективную сторону, чтобы она не была таким же фантазмом, как и его протяженная alter ego.

Это и утверждает Л.С.Выготский, призывая искать ключ к разгадке проклятых психологических вопросов «внутри единого процесса поведения», поведения, обеспечивающего биологическую задачу приспособления к реальности.

Иначе говоря, опираясь на ту же логику Л.С.Выготский предлагает субъектом спинозовского тождества считать не абстрактный мозг, но целый организм животного, как мы бы сказали сегодня, вслед за Э.В.Ильенковым - мыслящее тело. Причем -тело не покоящееся, но активно приспосабливающееся к окружающей среде (в смысле А.Н.Северцова), то есть действующее по форме предмета. В атрибуте протяжения данному субъекту будет соответствовать сама чувственная «приспособительная» деятельность организма, а в атрибуте мышления — «психология». Последний термин предлагает в данном контексте использовать Л.С.Выготский, ибо термин психика, уже занят в предыдущей паре: физиология — психика.

Подчеркнем, что в данном пункте Л.С.Выготский делает открытие подлинно революционное. Так прочитать Спинозу и так осмыслить центральную теоретическую проблему психологии, проблему, которая и поныне в психологической литературе часто трактуется как проблема «психофизиологическая» (ср. оценку подобных трактовок в работах Ф.Т.Михайлова), ни тогда, ни десятилетиями позже не смог ни один исследователь. Сам Л.С.Выготский, не оценив этого своего открытия, пошел дальше. Единственным теоретиком, который более чем через сорок лет пришел к аналогичным выводам, был Э.В.Ильенков, изложивший свое понимание Спинозы в книге «Диалектическая логика» (1974). Интересно, что оба мыслителя оставили после себя незавершенные рукописи, целиком посвященные атому величайшему философу.

Понятие мыслящего тела содержит в себе прообраз идеи рефлексивной активности по нескольким основаниям.

Во-первых, движение живого тела по форме внешнего объекта лишь тогда приобретает черты рефлексивной активности, когда это тело наталкивается на «препятствие», а его движение претерпевает «разрыв» (простейший случай - встречая на своем пути реку, человек, чтобы перейти на другой берег строит мост или плот). Именно в этот момент, как писал Э.В.Ильенков, в контур строящегося действия вклинивается особое звено — «размышление» — внешне никак не выраженное действие, которое нацелено на перестройку самой схемы движения. «Размышление» идеа-лизует объект и превращает его (выделяет в нем) предмет, а движение обретает цель как идеальный образ того, чему еще предстоит бьггъ, - воображаемое простран~ ство возможных траекторий движения.

Во-вторых, изначальное тождество внешнего и внутреннего («протяженности» и «мышления») создает саму возможность возникновения рефлексивной активности в фило- и онтогенезе.

В-третих, аффект (в трактовке Спинозы — Выготского), переживаемый в ситуации разрыва и в ходе последующего «размышления», является первичным и исходным выражением самоотношения.

Между тем та же проблема была в центре размышлений и А.Н.Леонтьева. А.Н.Леонтьев, как и Л.С.Выготский был вынужден исходить из повсеместно распространенного представления о психике как функции мозга. Его категорически не устраивает представление, согласно которому психическое отражение, образ возникает в мозгу непосредственно в результате «тех или иных воздействий на реципирующие системы человека». Между предметом отражения и его психическим образом согласно А.Н.Леонтьеву обязательно включается «третье звено — деятельность, чувственная, пластически уподобляющаяся форме своего предмета. В идее пластического уподобления А.Н.Леонтьев вплотную подходит к спинозистскому решению все той же психофизической проблемы.

В своей основной интенции А.Н.Леонтьев - хотя бы опосредовано через К.Маркса и Л.С.Выготского — в качестве теоретика-психолога являлся именно спинозистом. Об этом более чем красноречиво говорит все та же его идея чувственной деятельности, пластически уподобляющейся форме предмета.

Он так и не решился ясно и недвусмысленно артиулировать тезис: психика не порождается деятельностью, ибо она сама и есть деятельность, ее неотъемлемая сторона, хотя именно это отчетливо вытекает из его собственной общепсихологической концепции. Сама «внешняя», чувственно-протяженная деятельность не есть и не может бьггь предпосылкой деятельности «внутренней», которая де только и относится целиком к психологии «как это было согласно картезианскому членению», подобно тому, как фас не может быть предпосылкой профиля человеческого лица. Она не нуждается в особом «кесаре», который пожелал бы ей володеть в отличие, от хорошо пристроенной за пазухой у бога деятельности внутренней (А.Н.Леонтьев, 2004). Внешняя деятельность не связующее «третье звено», долженствующее заполнить пропасть отделяющую отражаемую внешнюю вещь от «мозга (отражающего)» (в идеологической формулировке дискуссии 1947 года). Это и не средство, опосредующее деятельность внешнюю с собственно психической или внутренней деятельностью, «психику-процесс» с «психикой-образом». Психика есть атрибут

внешней чувственно-предметной деятельности, поэтому «по ту сторону» от «внешней деятельности» за этой деятельностью уже нет ничего.

А.Н.Леонтьев склонялся к такому решению, но так никогда ни разу не произнес этой формулы. Он фактически признавал, что вопреки его желанию, противоположность «внешней» и «внутренней» деятельностей воспроизводит картезианский дуализм.

Возможный способ преодоления этой трудности в рамках культурно-деятельностной концепции раскрыт во второй главе работы - «Понятие жизни как основание выделения критерия психического».

В главе показано, что в основе теоретического определения психики должно лежать должно лежать то или иное понимание феномена эхизни. Из какой бы трактовки природы психического ни исходил исследователь, он интуитивно разделяет понимание того, что психикой может обладать только живой субъект. Даже религиозный психолог догадывается, что неживое тело неподходящее место для души, и со смертью тела душа необходимо «отлетает».

Преодоление трудностей в теоретическом определении жизни как таковой, а не тех или иных ее функций, или структур живого тела, предполагает выход за пределы естественно-научного знания, оказывается возможным лишь в рамках мультидисцип-линарного подхода, опирающегося на вполне определенный философский фундамент. При этом именно высшие (развитые) уровни организации жизни, в частности — психический, дают ключ к осмыслению низших (менее развитых). Подобной позиции придерживались такие выдающиеся мыслители и ученые-естественники, как П.Тейяр де Шарден и В.И.Вернадский, хотя до них ее афористически выразил К.Маркс в своей известной формуле: «Анатомия человека - ключ к анатомии обезьяны». Поэтому, например, биологи в той же мере заинтересованы в разработке понятия «психическая жизнь», в какой психологи должны учитывать в своей теоретической работе биологические определения жизни.

С понятия жизни начинают А.Н.Леонтьев и А.В.Запорожец, прежде чем перейти к формулировке своей гипотезы о происхождении психики. «Всякий материальный процесс, - пишет A.B. Запорожец (1986, с. 26) - как неорганический, так и органический, заключается во взаимодействии материальных тел. Однако в ходе развития материи характер их взаимодействия изменяется. Если в неорганической природе взаимодействие приводит, как правило, к разрушению и уничтожению взаимодействующих мертвых тел, то в органической природе оно становится необходимым условием существования живого тела».

«Жизнь есть процесс особого взаимодействия особый образом организованных тел», - резюмирует А.Н.Леонтьев (1981, с. 37). Эту же логику (логику взаимодействия), он развивает и применительно к сущности психики. «Мы рассматриваем психику как свойство материи. Но всякое свойство раскрывает себя в определенной форме движения материи, в определенной форме взаимодействия. Изучение какого-нибудь свойства и есть изучение соответствующего взаимодействия» (там, с. 35).

В приведенных фрагментах оба автора по существу формулируют свое понимание категории сущности, согласно которому ее научные определения

надлежит искать не внутри исследуемого предмета, а в системе его отношений, взаимодействии внутри некоторой более широкой целостности. Соответственно этому своему пониманию они и усматривают сущность жизни в раздражимости, понимаемой как форма взаимодействия живого тела с окружающей средой. Вот как эту мысль формулирует А.В.Запорожец (1986, с. 27): «Способность живых существ реагировать на воздействия окружающей среды, приходить под влиянием этих воздействий в активное состояние называется раздражимостью.

Раздражимость присуща любому организму и является фундаментальным свойством всякой живой материн».

Нетрудно убедиться, что процитированное определение в точности совпадают с определением раздражимости в естествознании, скажем, у Клода Бернара (1878, с. 208), который утверждал: «Раздражимость есть свойство живого элемента действовать сообразно своей природе вследствие постороннего возбуждения».

И в формулировке А.В.Запорожца, и в формулировке КЛэернара речь идет о взаимодействии живого организма с некоторой абстрактной «внешней средой», «внешними агентами», или «посторонними» возбудителями. Строго говоря, речь идет даже не о взаимодействии, а об одностороннем внешнем воздействии на живой организм со стороны некоторых внеположенных организму внешних вещей, где сам этот организм выступает не как активный субъект взаимодействия, а как страдательный объект внешних воздействий.

А.Н.Леонтьев, между тем, постоянно подчеркивает, что в рамках живого отношения, организм выступает именно как активный субъект. Подчеркивая это, он имеет в виду не взаимодействие субъекта с абстрактным внешним стимулом, или средой, а специфическое предметное отношение. Отсюда вытекает ряд принципиальных выводов.

Во-первых, живой организм, дабы быть «не только страдательным», в отношении к своему предмету, «но и деятельным, стремящимся или страстным» (А.Н.Леонтьев), не нуждается во внешнем принуждении, поводе или толчке для того, чтобы направить на него свою деятельность, но разворачивает свою активность спонтанно. Иначе говоря, поступает так, как и надлежит поступать в отношении к предмету страсти.

Во-вторых, сам предмет живого организма есть не некоторая случайная внешняя вещь, но «вещь», положенная самим организмом в качестве предмета своего «страстного стремления».

И, наконец, в-третьих, активное, предметное действие живого организма есть не некоторое определенное лишь изнутри абстрактное шевеление, но известное спинозовско-ильенковское действие «по форме предмета».

Между тем, такое понимание предметного отношения (как и понимание отношения активного организма и предмета в контексте «живого движения» у Н.А.Бернштейна) не вписывается в рамки логической категории взаимодействия, но совершенно очевидно восходит к «более сильной» диалектической категории -полагания.

Активное, или предметное отношение вообще не может быть понято, как взаимодействие двух внеположенных вещей. То же солнце, взятое в абстракции от

жизненного процесса, столь же мало является «предметом» растения, как, скажем, предметом астрономии. Специфическое «предметное» качество оно получает исключительно благодаря спонтанной активности зеленого растения, «избирающей» солнце в качестве своего предмета и «скрупулезно» воспроизводящей его движение по небосклону движением своих листьев. (По словам выдающегося ученого-физика С.И.Вавилова, солнце столь же является порождением глаза, сколь глаз является порождением солнца.)

Это означает, что живое, активное или предметное отношение как таковое возможно только между живым, спонтанно активным субъектом и положенным его жизненной активностью предметом.

Иное дело стимульно-реактивное отношение, или отношение «раздражимости». Во-первых, оно не спонтанно со стороны раздражимого объекта. Во-вторых, оно не продуктивно, ибо организм не полагает своего предмета, а вынужден довольствоваться случайным и потому безразличным внешним воздействием. В-третьих, форма ответа, реакции организма (если она не является просто механическим действием внешней причины), может быть обусловлена лишь абстрактной внутренней природой самого организма, но никак не формой безразличной для организма внешней вещи, случайно вступившей в контакт с его живой субъективностью. Иными словами, в рамках стимульно-реактивного отношения не обнаруживается ни малейшего следа предметности.

А.Н.Леонтьев, уже нащупав подлинно диалектическое понимание природы жизненно активного или предметного отношения, не удерживает его и вновь возвращается от диалектики полагания к рассуждениям о взаимодействии организма с «внешней средой». «Главная особенность процесса взаимодействия живых организмов с окружающей их средой, - пишет он, - заключается ... в том, что всякий ответ (реакция) организма на внешнее воздействие является активным процессом, т.е. совершается за счет энергии самого организма» (А.Н.Леонтьев, 1981. С. 50-51).

Здесь, во-первых, на место предмета А.Н. Леоигьев снова подставляет окружающую среду, а затем пытается определить особенность взаимодействия с ней абстрактно живых организмов, то есть организмов, являющихся живыми до акта полагания предмета, до «чрезвычайного акта» (эта характеристика, обычно приписываемая А.Н.Леонтьеву на самом деле принадлежит И.П.Павлову) при встречи с готовой, предсуществующей предметностью.

Но в недифференцированном представлении об окружающей среде смешано то, что является предметом живого организма, и в отношении к чему этот организм проявляет активность, и то, что его предметом не является, а, значит, в отношении с чем живой организм лишь страдателен, т.е. не проявляет себя как живой. Поэтому во взаимодействии с окружающей средой живой организм будет проявлять себя то как живой и активный субъект, то как мертвый и страдательный объект. А, следовательно, любой ответ (реакция) организма на внешнее воздействие со стороны окружающей среды совершено необязательно будет активным процессом, как бы далее ни понимать категорию активности.

Во-вторых, не замечая даже чисто стилистической несообразности, А.Н.Леонтьев активное отношение живого организма к своему предмету, т.е.,

собственно, акцию определяет как страдательное отношение, как всего лишь ответ на внешнее воздействие, как рг-акцию. Хотя после этого, он подчеркивает, что эта реакция живого организма является на самом деле активным процессом, т.е. не реакцией, а акцией.

Тем не менее организм, который способен проявить свою живую сущность лишь в ответ на внешнее ему, а значит сугубо случайное воздействие на него со стороны абсолютно случайно очутившегося здесь и сейчас «предмета» этого организма, может остаться живым организмом лишь в результате абсолютно случайного же стечения обстоятельств.

И, наконец, в-третьих, в приведенном рассуждении А.Н.Леонтьев определяет активность как присущую только живому организму способность реагировать на внешнее воздействие таким образом, что его реакция совершается не за счет энергии внешнего толчка, а «за счет энергии самого организма». Между тем, еще на уровне неорганической химии мы имеем множество примеров именно такого, «активного», по терминологии А.Н. Леонтьева способа реагирования. Так, если поджечь гремучий газ, то в качестве реакции на это воздействие произойдет взрыв, энергия которого будет иметь очень отдаленное отношение к энергии горящей спички, но целиком принадлежать самой раздражимой системе двух газов.

Такое по сути физикалистское понимание природы активности не отражает действительной специфики живого движения и не имеет абсолютно ничего общего с развиваемым самим же А.Н.Леонтьевым представлением, о живом движении, пластически воспроизводящем форму своего предмета.

Впрочем, последнее представление А.Н.Леонтьев, в очевидном противоречии с приводимым им же самим фактом движения листьев растения за солнцем, относит исключительно к психически опосредованному движению, или чувствительности. Вообще, симптоматично, что и А.Н. Леонтьев, и A.B. Запорожец, при всей серьезности и глубине их анализа, в данном пункте проявляют индифферентность к фактам (которые они сами же и приводят) и отказываются признать в движениях растений способность к активному пластическому уподоблению форме предмета: будь то движение листьев за солнцем, прорастание корней по градиенту влажности или, наконец, активная предметная локомоция одноклеточных и даже некоторых многоклеточных - колониальных водорослей.

На наш взгляд эта позиция коренится в разделяемом ими и восходящей еще к И.М.Сеченову представлении, согласно которому способность живого организма к действию «по форме» предмета есть, если и не собственно психическая способность, то, во всяком случае, должна бьтгь обусловлена последней. Поэтому способность к пластическому уподоблению они «приберегают» для определения принципа взаимодействия тел в рамках уже не просто живого, но психического отношения, для определения уже не раздражимости, но чувствительности.

Представление о сущности жизни интересует авторов гипотезы лишь постольку, поскольку жизнь представляет собой ближайшую ступеньку, ведущую в эволюции материального мира к психике. Поэтому, определив сущность жизни как раздражимость, они переходят к дедукции, выведению из нее чувствительности или психики.

Именно усмотрение сущности жизни в раздражимости и стало причина того, что А.Н.Леонтьеву не удалось преодолеть стимульно-реактивную парадигму старой психологии. Принцип активности был совершенно справедливо провозглашен им как ключ к построению новой деятельностной психологии, но не реализован в действительности. Это было обусловлено неразработанностью в науке самого понятия активности и основанного на нем понятия жизни. Огромный шаг в этом направлении сделал Н.А.Бернштейном, разрабатывавший физиологию активности (физиологию предметных действий) и провозгласивший идею создания биологии активности. Однако сколько нибудь широкое теоретическое освоение его идей пока остается лишь перспективой науки.

Между тем, опираясь на идею активности, основываясь на которой А.Н.Леонтьев строил свою деятельностную психологическую теорию, мы сделали попьггку сформулировать теоретическое определение жизни.

Активность (деятельность) в противоположность принципу страдательности (созерцания) характеризует:

1. Не реактивность, а спонтанность;

2. Не абстрактно внешний предмет, но предмет, противоположенный жизнедеятельностью самого субъекта, т.е. продуктивность;

3. Не имманентное «шевеление», а действие по форме предмета, т.е. предметность.

На наш взгляд, принцип активности (предметности), взятый во всем его объеме является по существу принципом жизни вообще, то есть всякой жизни, как опосредованной психической активностью, так и не опосредованной ею. Иллюстрацией этого тезиса служит подробный теоретический анализ модели возникновения жизни, основанный на соверменных научных данных, проводимый в тексте диссертации.

Приведенная квалификация не является результатом произвольной экстраполяции характеристик спонтанность, продуктивности и предметности на широкий круг феноменов жизни. Она продиктована необходимостью взгляда на эти феномены с позиций «развитого целого» - конструкции жизни, изнутри определяемой рефлексивной активностью субъекта. (Ср. известный тезис А.Н.Северцова; «психика — фактор эволюции».) Теоретическая схема анализа такой активности предложена в третьей главе диссертации — «Рефлексивность как атрибут развивающейся психики».

Ближайшим, эмпирическим определением психики служит ее субъективная переживаемость, презентированность индивиду. Не случайно эмпирическая психология началась с попыток подвергнуть «химическому» анализу непосредственно данные субъекту явления его собственного сознания. Неощущаемое ощущение или непереживаемый аффект - не более чем противоречие в определениях. Между тем именно субъективная представленность как таковая порождает самые серьезные препятствия на пути традиционного естественнонаучного экспериментального исследования психики и делает практически невозможным ее изучение в эволюционном аспекте (изучение различных форм зоопсихики). В этом коренится причина кризиса интроспективной психологии и ложных надежд на его преодоление с помощью отказа от субъективности как таковой.

Из теоретико-эволюционных соображений непосредственно следует, что психика едва ли могла бы естественно-исторически возникнуть, а тем более эволюционировать, если бы ее единственным смыслом была предоставляемая животному возможность ощущать свои ощущения и переживать свои аффекты, безотносительно к предметному смыслу, содержанию этих последних. Ощущения, вообще психика, имеют для животного в высшей степени утилитарный смысл именно потому, что они - не только и не столько абстрактно субъективные переживания, но презентированное животному в форме этих субъективных, аффективных переживаний некоторое предметное содержание, образ его предметной среды, его предметных условий действия, его Umwelt.

Очевидно, что животному для активного перемещения в своем предметном пространстве в поисках пищи, убежища и полового партнера надо располагать объективной информацией о конкретной форме этого пространства и своем месте в нем. Но из одного этого еще вовсе не следует, что подобная информация непременно должна быть представлена живому организму в виде субъективного ощущения, или переживания. Ведь в таком случае у нас просто не было бы никаких логических оснований отказывать в психике и растениям, и зооспорам или даже кибернетическим устройствам, успешно решающим сегодня такие пространственно-двигательные задачи.

Не менее очевидно и то, что и ощущения, и аффекты, должны пониматься не как абстрактно субъективные, бестелесные феномены, но как акты всецело телесные. Мышление есть действие мыслящего тела по форме его предмета, и если в качестве субъекта такого действия мы рассматривает одноклеточнй организм - этот атом или монаду жизни, то его жизненная, предметная активность представляет собой нечто простое. Клетка движется по градиенту своего предметного поля, или, в случае с высокоспециализированными одноклеточными организмами по форме некоторого дискретного субстрата. При этом у нас нет никаких оснований примысливать ей некоторый субъективный план. Нет, поскольку этого субъективного плана нет в составе ее двигательной активности. Есть одноклеточный, атомарный субъект, есть полагаемое его витальной активностью предметное поле и есть движение по градиенту этого поля. Есть активность, движение направленные вовне. Но не более того.

Совесем иначе дело обстоит, когда в качестве субъекта витальной активности мы рассматриваем организм состоящий хотя бы из двух живых клеток. Здесь мы имеем дело с органической системой, предметная активность которой как целого складывается из субъактивностей ее органических частей, ее органов. Активность целого живого организма уже по определению направлена на его предмет, который он полагает своей спонтанной акитвностыо. Но целый организм жив пока живы составляющие его органические части. Следовательно каждая отдельная клетка, каждый отдельный орган также должен быть и оставаться предметно активным.

То, по форме чего движется целый организм есть некоторая внешняя вещь, спонтанно положенная им в качестве его предмета. Но движется ли по этой форме весь организм? Когда субъект, сидя на стуле, обводит рукой, а затем и глазами круги, квадраты или синусоиды, то в соответствующем — круглом, квадратном или синусоидальном - движении учавствует далеко не весь его организм. Участвует ли в этом какой-то один активный орган, на фоне неподвижности всех остальных? Очевидно, что — нет. Траекторию, конгруентную форме предмета чаще всего

совершает какой-то один активный, а точнее субактивный, ибо категория активности релевантна только организму как целому, орган. Но и этот орган, в той мере в какой он действительно предметен, непосредственно направлен не на внешний предмет, а на другой проивоположно действующий орган самого организма. Односторонняя активность, такая как механический бросок ноги после удара по нерву неврологическим молотком, не является ни предметным, ни активным действием, хотя и совершается целиком за счет «энергии самого организма». Предметное действие, есть действие, обеспеченное встречной активностью реципрокных мышечных (вообще моторных, ибо актиность может обеспечиваеться иными средствами, скажем, биеним ресничек) единиц. Умная, предметная, активная рука всегда готова отдернуться. Она не проламывает предмет, но осторожно ощупывает его, серией опробующих движений, когда рука и движется «по форме» предмета, скользя параллельно его поверхности, и полагает его, как бы вылепливая из небытия, действуя перпендикулярно форме последнего. Такое постоянно меняющее вектор активности на противоположный движение может реализовываться только системой встречных субактивностей. А это значит, что предметное действие такого многоклеточного органзима обеспечивается системой действий рефлексивных, действий, направленных на самого себя. Именно этот механизм подробно изучался Н.А.Бернштейном, когда он обсуждал необходимость «ограничения лишних степеней свободы» суставов для выполнения предметного действия.

Предметное действие многоклеточного организма, активность которого содержательно опосредована его самонаправленной или рефлексивной активностью, есть действие, в терминологии Л.С.Выготского, «психологическое». В атрибуте мышления ему соответствует самоощущение и ощущение иного, аффект и интеллект. Не может быть ощущения, психического отражения, образа иного, экстракорпорального предмета, без самоощущения. Невозможна предметная активность не одноклеточного организма, без активности самонаправленной, рефлексивной.

Сказанное можно проиллюстрировать на примере из области электрофизики. Заряженная частица в электрическом поле «ведет себя» подобно одноклеточному организму. Она продуктивна, то есть создает вокруг себя электрическое поле и затем движется по градиенту этого поля. Однако организмы развитых многоклеточных животных, состоящие из бесчисленного множества живых клеток, невозможно уподобить движению точечного заряда даже в том случае, если предметом такого многоклеточного существа является все та же среда-стихия или континуальное предметное поле. Предметная активность такого существа, если продолжить нашу аналогию, будет в элементарном случае походить скорее на «поведение» электрического Диполя во внешнем электростатическом поле. Конкретный рисунок движения такого организма будет существенно опосредован его внутренними, рефлексивными отношениями.

Если элементарный точечный заряд будет «просто» двигаться по (или против) градиента внешнего электростатического поля, то Диполь, кроме этого поступательного движения, будет все время разворачиваться вдоль силовых линий такового. При этом на составляющие его пр^-пвополежгме чзря,"," бунт

противоположно направленные силы, стремящиеся разорвать его на два отдельных

однозначно заряженных тела, а потому общий рисунок движения диполя как целого будет существенно опосредовано силами притяжения, удерживающими противоположные заряды Диполя в единстве. Понять «поведение» Диполя и предметную активность многоклеточного организма, абстагируясь от их «внутренних», рефлексивных отношении, так же невозможно, как понять интеллект живого существа, его «когнитивное» отношение к миру его предметности, абстаргируясь от его «аффективного» отношения к себе.

Итак, психический, или животный тип витальной активности мы обнаруживаем там, где сукцессивная внешнепредметная активность организма есть диалектически снятая симультанная предметная активность составляющих его живых субъединиц, живых органов, связанных друг с другом некоторыми морфогенетическими или рефлексивными отношениями.

Предметная активность такого организма это не только движение по форме предметного поля, не только абстрактно «внешнее» действие, но необходимо и самонаправленное, рефлексивное отношение, необходимо деятельность сугубо «внутренняя». Именно поэтому любой внешнепредметный образ восприятия всегда аффективно окрашен, всегда дан животному не как его чисто внешнепредметная активность, а в чувственной форме, в форме внутрителесного самоощущения.

«Человеческая душа воспринимает всякое внешнее тело как действительно (актуально) существующее только посредством идеи о состояниях своего тела» (Спиноза, 1957, с. 407). Иначе говоря, ощущение не непосредственный слепок с объекта, но рефлексивно по своей природе.

Эту существенную определенность психической активности, отличающую ее от активности абстрактно жизненной и не зафиксировал А.Н.Леонтьев, ограничившись лишь констатацией наличия такой аффективной составляющей любого психического акта и обозначив ее как «чувственную ткань ощущения».

Рефлексивное отношение, говоря кибернетическим языком, реализует функцию обратной связи и оперативной самонастройки действующего организма. На языке Спинозы, как и на языке современной психологии, эта же функция называется аффектом. «Под аффектом, - говорит Спиноза, - я разумею состояния тела (corporis affections), которые увеличивают или уменьшают способность самого тела к действию, благоприятствуют ей или ограничивают ее, а вместе с тем и идеи этих состояний» (там же, с. 456).

Жизнь организма, реализующего в процессе своей жизнедеятельности не только активное, но и рефлексивное отношение, представляет собой принципиально целостный жизненный процесс, структурными элементами которого являются не отдельные неподвижные морфологические единицы - клетки или многоклеточные органы, и тем более не абстрактные физиологические процессы. Это — активные, предметные процессы, не безразличные друг другу, активно друг с другом взаимодействующие, друг друга определяющие так, что в итоге они составляют единый диалектический ансамбль.

Жизнь такого организма, рассматриваемая в его отношении к предметному миру, представляет собой экстра- или интракорпоральное предметное ощущение, спинозовское действие по форме предмета, или интеллект. Жизнь, взятая в

отношении организма к самому себе, - это интероцептивное самоощущение, составляющее чувственную ткань предметного образа, самонаправленная рефлексивная активность, или аффект.

Жизнь организма, для котрого предметная активность является его снятым отношением к самому себе, а его отношение к самому себе - его снятой предметной активностью, и есть жизнь, опосредованная психикой. Психика (психическое отношение) - это диалектическое отношение, в котором организм активно относится к своему предмету, лишь относясь к самому ссбс как к гкивому организму. И наоборот, он лишь тогда находится в рефлексивном отношении с самим собой, когда активно формирует свой предмет и движется по его форме.

Перефразируя известную мысль Л.С.Выготского, можно сказать, что психика, или психическое отношение есть там и только там, где за предметным отношением живого организма стоит аффект, а за аффектом - предметное отношение.

Предложенное понимание природы психики позволяет по новому сформулировать филогенетический критерий психического. Понятно, что рефлексивное понимание приоды психической (предметной) деятельности сразу же исключает из числа существ, наделенных психикой все одноклеточные организмы. Живые одноклеточные организмы спонтанны, продуктивны и предметны. Но, поскольку у них нет и не может бьггь внутреннего, рефлексивного или аффективного плана активности, у нас нет никаких оснований приписывать им и особую «внутреннюю» бестелесную деятельность. Чувственные же внутриклеточные процессы, не являются поцессами витальной (предметной) активности. Жизнь - это процесс, разворачивающийся между живым орагнизмом и миром его предметности, неделимый атом или единицу (в смысле Выготского) которого образуем клетка. Ее, конечно можно разобрать на элементы биохимических процессов, но собрать из них вновь живую клетку уже не возможно.

Наиболее элементарный из известных науке организмов, у которого, согласно приведенному критерию, можно предположить наличие психики, это - уоКгох. Уо1уох -это колониальная зеленая водоросль, имеющая форму правильного полого шара. Его клетки, соединенные тонкими протоплазматическими мостками ориентированны наружу Ж1угиками, совместная координированная активность которых позволяет всему организму активно перемещаться в водной среде. Каждая из клеток то1уох'а питается вполне самостоятельно, а общая предметная активность организма в целом, опосредованная рефлексивным отношением его субактивных элементов - клеток, обеспечивает направленную локомоцию всего организма но градиенту его предметного поля.

У таких организмов (безразлично были ли они авто- или гетеротрофными, т.е. относим ли мы их к растениям или животным) можно, в соответствие с данным нами выше определением, предположить наличие чувствительности, или элементарной психики. Ее содержанием является некоторое слабодифференцированное ощущение предметного поля, выраженное в форме столь же слабодифференцированного общетелесного самоощущения, или аффекта. Заметим однако, что эта слабая дифференцированность как предметной, так и аффективной проекций его психической реальности является таковой лишь в сравнении с более дифференцированными

ощущениями и аффектами более высокоорганизованных животных, но никак не для самого этого организма. Сама по себе она должна быть вполне достаточной для того, чтобы обеспечивать предметную активность данного организма, его активную ориентировку в пространстве его предметности.

Следующее более высокоорганизованное существо, непременно заслуживающее упоминания в нашем психологическом контексте это гидра. У гидры - типичного представителя кишечнополостных, ведущей сидячий образ жизни, внешняя предметная активность реализуется многочисленными щупальцами и удлинением-сокращением всего ее тела, а внутренняя - за счет биении жгутиков некоторых клеток энтодермы и опять-таки за счет сокращения и вытягивания всего тела особи, создающих необходимую для эффективного пищеварения циркуляцию содержимого гастроваскулярной полости.

Таким образом, у гидры экстра- и интракорпоральная активности реализуются отчасти за счет одного и того же механизма - сокращения мышечных волокон, "лежащих у основания эктодермальных клеток и ориентированных вдоль тела особи и энтодермальных клеток, образующих кольцевые мышечные волокна. Активность этих мышечных волокон в отношении к внешнему миру образует нечто вроде локомоторно-манипулятивной подвижности, а в отношении к содержимому гастроваскулярной полости - желудочно - сосудистую перистальтику.

Естественно, что когда гидра распрямляет и вытягивает свои щупальца, чтобы захватить ими парализованную ее стрекательными нитями добычу, во-первых, субактивности сократительных волокон ее щупалец должны быть определенным образом координированы и, во-вторых, само тело гидры в этот момент должно, по крайней мере, не укорачиваться. Поэтому внешнепредметная активность гидры должна опосредоваться строго иерархизированной системой рефлексивных отношений, из которых рефлексивные отношения органов внешнедвигательной предметной активности занимают высшее положение по отношению к системе рефлексивных отношений, обеспечивающих внутрителесную, перистальтическую активность. Поэтому предметная активность может на время притормаживать спонтанную активность гидры, чтобы она не препяствовала решению внешней двигательной задачи.

Такое же рефлексивное отношение высших и низших органов активности, или, соответственно, высших и низших уровней рефлексивности сохраняется и у высших многоклеточных животных, у которых внешнепредметная активность реализуется системой скелетных поперечнополосатых мышц, а внутрипредметная активность -системой кольцевых гладкомышечных структур.

Рефлексивные отношения, опосредующие предметную активность таких кольцевых структур, являются филогенетически более древним и примитивным образованием, чем рефлексивные отношения реципрокных мышц внешних эффекторов. Соответственно, от этих висцеральных систем животное и получает не ясные и отчетливые «предметные» ощущения, а ощущения, в которых предметная и иктероцептивная стороны субъективно неразличимы.

У здорового, покоящегося в данную минуту животного спонтанная субактивность всей его висцеральной системы принимает на себя функцию его

ведущей активности, а ощущения от этой системы выступают в роли общего телесного самоощущения.

В тех случаях, когда витальная активность не может быть реализована отдельным организмом, но требует для своего развертывания координации усилий двух или более особей, взаимная активность этих особей, опосредующая их совместную предметную активность, определятся нами как внешнее рефлексивное отношение.

Даже у социальных животных внутреннее и внешнее рефлексивные отношения заданы натурально и потому выступают абстрактно, независимо друг от друга. Иначе дело обстоит у человека. Способность полагать свою человеческую предметность не дана человеку натурально, а значит так же натурально не задана и система рефлексивных отношений, опосредующих эту предметность. Новорожденный ребенок не способен к какой-нибудь внешнепредметной активности. Абстрактный процесс его жизни обусловлен на этом этапе системой висцеральных активностей. В этом смысле психика новорожденного (как и эмбриона) может быть определена как психика висцеральная (палеокинетическая). Специфический характер последней обусловленный филогенетической глубиной висцеральной активности, реализующейся системами замкнутых на себя кольцевых гладкомышечных органов — сердечно-сосудистой системой, пищеварительным трактом, мочеполовой системой — определяет типичный для этого возраста «аффективный» характер активности новорожденного.

Ведущей деятельностью в этом возрасте является деятельность витально-перистальтическая. Ее единственным экстракорпоральным предметом, полагаемым им в акте сосания выступает другой человек, в общем случае — мать ребенка. Другой взрослый, выступающий для ребенка в качестве универсального предмета, на этом этапе не отличается ребенком от самого себя. Таким образом, отношение ребенка к другому человеку, выступает для него одновременно и как отношение предметное и как отношение рефлексивное.

Конец периода новорожденности ознаменовывается расщеплением этого изначального тождества. Абстрактная субактивность глаз ребенка собирается на смысловом центре материнского лица, на треугольнике ее глаз и губ, сосущие губы ребенка (а сосание есть ни что иное как модус все той же перистальтики) на миг оставляют свою свекорыстную активность и спонтанно растягиваются в первой адресованной матери социальной улыбке и тем самым полагают на ее лице улыбку ответную.

Так ребенок впервые полагает своей первый экстракорпоральный предмет. Так его психика делает огромный шаг от психики висцеральной к психике высшей. Так его первым и всеобщим предметом оказывается другой человек. Так между ним и другим человеком впервые загорается тысячевольтовая дуга интерсубъективного поля.

На этом этапе, справедливо названном «комплексом оживления», это интерсубъективное поле еще пусто, в нем еще нет никакой внешней предметности. Ребенок и взрослый наслаждаются чистым аффектом «эмоционального общения», встречи, нахождения друг друга. Но уже очень скоро в это поле начнет попадать вся совокупность культурных вещей, начиная с собственной органической телесности ребенка, вещей, способ действия с которыми задан культурой. Попадать поначалу как неотличимые от другого человека органы последнего, а потому и способные притянуть к себе толику аффективной, адресованной другому человеку активности ребенка. Активности,

формируемой и индивидуально присваиваемой, интериоризируемой ребенком (в качестве системы уже внутренних рефлексивных, аффективных отношений) в соответствии с нормами культуры, с идеальными смыслами и значениями, представленными в их общей, совместно-разделенной живой активности с другим человеком, а потому и в виде идеальной формы самих культурных вещей.

Общий анализ материалов исследования позволяет сделать ряд выводов:

1. Идея рефлексивности отношения субъекта к миру определяет исходный принцип построения теоретической модели развивающейся психической реальности в культурно-деятельностной психологии.

2. Обращение Л.С.Выготского, А.Н.Леонгьева и Э.В.Ильенкова к теоретическому наследию Б.Спинозы служит свидетельством единого подхода перечисленных авторов к решению фундаментальных проблем теоретической психологии.

3. Понятие мыслящего тела (Б.Спиноза — Э.В.Ильенков) содержит в себе прообраз идеи рефлексивности (рефлексивной активности) в современной психологии.

4. Методологическое значение идеи рефлексивности может быть актуализировано лишь в ходе категориального осмысления содержания ключевых проблем, на решение которых направлен данный подход: проблемы генетического критерия психики, уровней филогенетической организации психического, интериоризации, соотношения аффекта и интеллекта.

5. Спинозовская трактовка мышления как атрибута Субстанции (Природы) предполагает выработку содержательного теоретического понимания жизни, определяющего возможности раскрытия своеобразия ее психической формы.

6. Теоретическое понимание жизни как особой активности, определяемой единством спонтанности, продуктивности и предметности, наиболее адекватно специфике предмета психологии. При этом жизнь организма, для которого его предметная активность является его снятым отношением к самому себе, а его отношение к самому себе - его снятой предметной активностью, выступает как собственно психическая форма жизни.

7. Наличие рефлексивного отношения внутри живой системы может быть рассмотрено как филогенетический критерий психики.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях автора:

1. К теоретическому пониманию жизни и психики.//"Вопросы философии",

2003 г., №4, с.119-132.

2. Психологический смысл исторического кризиса.// "Вопросы психологии" ,

2004 г., №3, с.71-85.

3. "Принципы рефлексивной теории деятельности" (тезисы)/ / Сборник материалов научно-практической конференции "Психология образования: проблемы и перспективы" М., 2003 г. с.75-76.

Принято к исполнению 29/11/2004 Исполнено 29/11/2004

Заказ X» 497 Тираж: 100 экз.

ООО «11-й ФОРМАТ» ИНН 7726330900 Москва, Балаклавский пр-т, 20-2-93 (095) 747-64-70 (095) 318-40-68 www.autoreferat.ru

РНБ Русский фонд

2007-4 19896

Содержание диссертации автор научной статьи: кандидата психологических наук, Сурмава, Александр Владимирович, 2004 год

Введение

Глава I. Философско-теоретические предпосылки идеи активности и рефлексивности в культурно-деятельностной психологии

§1. От Декарта к Спинозе

§2. Мозг или тело?

§3 От «S-R» к предметности

Глава II. Понятие жизни как основание выделения критерия психического

Глава III. Рефлексивность

§1. От клетки к организму.

§2. Ансамбль субактивностей.

§3. От вольвокса к человеку

§4. От висцерального субъекта к личности.

Введение диссертации по психологии, на тему "Идея рефлексивности в теоретической психологии"

Отечественная психология обладает выдающимся теоретическим наследием, основы которого были заложены трудами Л.С.Выготского, А.Н.Леонтьева, С.Л.Рубинштейна и ученых их школы. Идущая от них традиция изначально складывалась в полемике с позитивистски ориентированной психологией и основывалась на серьезном культурно-философском фундаменте (немецкая классическая философия, высокий европейский рационализм в целом). Яркими представителями такой «философской психологии» наряду с Л.С.Выготским и А.Н.Леонтьевым были Э.В.Ильенков, В.В.Давыдов, В.С.Библер. Из сегодняшних исследователей к числу теоретиков этого научного жанра принадлежит Ф.Т.Михайлов.

Между тем, в последние годы в российской психологии в целом стал ощущаться закономерный спад интереса к фундаментальным теоретическим проблемам. Культурно-историческая психология и психология деятельности в том их виде, в котором они достались в наследство нынешнему поколению исследователей, не устраивает последних. Поскольку альтернативных отечественных концепций подобного масштаба за последние десятилетия предложено не было, сегодня все чаще наши российские коллеги обращаются к известным концепциям психологии зарубежной, концепциям далеко не новым и уже во многом выработавшим свой эвристический потенциал. Среди психологов-практиков широко распространился взгляд, согласно которому сегодня вообще нет нужды в какой-либо теории, а наиболее практичной является позиция принципиального эклектизма.

В то же время в современной зарубежной психологии наблюдается прямо противоположная тенденция. Из года в год нарастает интерес именно к российской теоретической психологии, идет наряженная работа по интерпретации и развитию фундаментальных идей российской культурно-деятельностной школы1

Вслед за Ю.Энгештрёмом, мы говорим о едином культурно-деятельностном подходе, сложившимся в российской психологии, хотя необходимо отдавать отчет в его внутренней неоднородности. Последнее нередко становится основанием не только для различения, но даже противопоставления культурно-исторической теории Л.С.Выготского и теории деятельности

Дж.Брунер, М.Коул, С.Скрибнер, Дж.Верч, Д.Бэкхэрст, Ю.Энгештрём, Р.Ван дер Веер, Ж.Карпей, С.Веджетти, Л.Гараи, М.Хеддегард, Й.Ломпшер, К.Амано, Ш.Дои, Э.Камия и др.). Данное обстоятельство лишний раз демонстрирует настоятельную необходимость возврата нашей психологией лидирующих позиций в разработке этих приоритетных для мировой психологии направлений.

Необходимость возврата на эти позиции (их сохранение и развитие) продиктована не только соображениями «престижа» или восстановления исторической справедливости. Движение в этом направлении предполагает категориальное осмысление (переосмысление) содержания фундаментальных психологических понятий - психики, сознания, деятельности, субъекта, личности, аффекта (в широком понимании, представленном линией Аристотель - Декарт - Спиноза -Выготский), смысла и др. Дефицит такого осмысления в большей или меньшей степени осознается современными психологами. В.В.Давыдов утверждал, что психология второй половины XX столетия является не «категориальной», а «понятийной».

Именно попытки категориально осмыслить содержание этих понятий актуализируют мировоззренческую доминанту психологического знания. Их результатом является построение своеобразной «психологической картины мира», благодаря чему знания о психической реальности кардинально меняют сам образ действительности, сложившийся в научном сознании. В истории психологии эти попытки связаны с именами З.Фрейда, К.Юнга, Э.Фромма, Дж.Дьюи, Ж.Пиаже, Л.С.Выготского, А.Н.Леонтьева, С.Л.Рубинштейна, Э.В.Ильенкова, В.В.Давыдова. Жанр, в котором работали все эти, очень разные, ученые, можно назвать философско-психологическим или логико-психологическим (В.В.Давыдов) анализом. Направленность их творчества объединяла рефлексия на предельные основания психологического знания, что характеризует собственно теоретическую психологию в отличие от психологической теории «вообще». Эта рефлексия не замыкалась для них в рамках теории, а продолжалась на уровне экспериментальных исследований и даже прикладных разработок.

A.Н.Леонтьева (а также С.Л.Рубинштейна) (см. работы М.Г.Ярошевского,

B.П.Зинченко, А.В.Брушлинского и др.). В своем исследовании мы делаем попытку воссоздать систему идей, которые как раз и определяют упомянутое един

Сейчас необходимо реконструировать этот опыт категориального осмысления психической реальности, который далеко не всегда явно и полно оформлен в текстах названных ученых. Одним из ее результатов стала идея изначальной рефлексивности отношения субъекта к миру (в мире), понимание самоотношения как исходной и фундаментальной формы такого отношения. Традиционный взгляд на природу и генез психической реальности предполагает рассматривать это самоотношение в качестве «надстройки» к ее конструкции, которая возникает на сравнительно поздних этапах фило- и онтогенеза. Мы же, следуя Ф.Т.Михайлову (который развивает в данном пункте классическую философскую традицию, идущую от Спинозы, Фихте, Гегеля, Маркса, Выготского и Ильенкова), полагаем, что она является формопорождающим началом этой конструкции уже в момент «закладки» ее фундамента.

Для априоризма и натуралистического преформизма самоотношение предстает как предустановленное (по Гегелю — абстрактное) тождество субъекта самому себе и своим (ограниченным в эмпирическом пространстве и времени) возможностям. Для философско-диалектической традиции так понимаемая идея рефлексивности субъектного отношения, напротив, нацеливает исследователя на анализ феномена несовпадения субъекта с самим собой, с бесконечным многообразием потенциальных перспектив собственного развития (В.С.Библер, Ф.Т.Михайлов). Становление самоотношения в истории и онтогенезе понимается как творческий процесс идентификации субъекта с миром как целым в той мере, в какой он воспроизводится в содержании и способах его жизнедеятельности (конкретное, по Гегелю, тождество Я Миру, а в силу этого тождество Я самому себе). При этом раскрытие развитых, «вершинных» форм самоотношения (феномены теоретической рефлексии, самосознания, долга, совести, исполнения Миссии и др.) позволяет проникнуть в строение его простейших, генетически первичных, элементарных форм. Иными словами, проблема самоотношения может и должна изучаться с позиций диалектического принципа единства исторического и логического.

Подобные представления отвечают мировоззренческим установкам европейской научно-теоретической культуры. Для нее многообразие активных форм ство. отношения человека к миру выступает логической производной его жизненно-практического (в своих всеобщих проявлениях - деятельного) самоотношения и потому может быть выведено из этой исходной «клеточки» методом восхождения от абстрактного к конкретному.

В общей форме теоретико-психологическая идея рефлексивности отношения человека к миру заложена в трудах Л.С.Выготского, С.Л.Рубинштейна, А.Н.Леонтьева, Н.А.Бернштейна, М.М.Бахтина, Э.В.Ильенкова. Ее конкретизацию на генетическом материале мы находим в известных исследованиях А.В.Запорожца, Д.Б.Эльконина и В.В.Давыдова, по сути, посвященных проблеме самопорождения и самоизменения субъекта деятельности. В последние годы эта идея все чаще вовлекается в орбиту теоретико-психологических, в том числе - философско-психологических, дискурсов (В.С.Библер, Ф.Т.Михайлов, А.С.Арсеньев, Г.В.Лобастов, А.Г.Новохатько, В.П.Зинченко, В.А.Петровский,

A.Г.Асмолов, В.И.Слободчиков, Г.А.Цукерман, А.В.Суворов, Б.Д.Эльконин,

B.Т.Кудрявцев, Г.Г.Кравцов, Е.Е.Кравцова и др.).

Вместе с тем трудности на пути решения многих конкретно-психологических проблем, возникающих на этом пути (проблемы генезиса самосознания, становления идентичности, специфики личностного роста как самопреобразования и др.), обусловлены одним существенным обстоятельством. Речь идет о необходимости историко-теоретической реконструкции философского контекста обоснования и реализации идеи рефлексивности в поле собственно психологических исследований. Опытом подобной реконструкции наука до сих пор не располагает.

Объект исследования: развитие психики в фило-, онто- и функ-циогенезе, а также способы его теоретического осмысления, сложившиеся в истории науки.

Предмет исследования: рефлексивная активность субъекта жизни, психики и сознания в генетическом аспекте.

Задачи исследования:

1. Проанализировать содержание психофизической проблемы в ее классической формулировке (Р.Декарт, картезианство), способ ее конструктивного преодоления (Б.Спиноза) и формы его конкретизации в теоретической психологии (Л.С.Выготский, А.Н.Леонтьев).

2. Сформулировать теоретическую дефиницию понятия жизни как специфической активности, определяемой единством спонтанности, продуктивности и предметности.

3. Сформулировать филогенетический функционально-морфологический критерий психического на основе идеи рефлексивности.

4. Проследить общую логику развития психики в филогенезе - от низшей, висцеральной или палеокинетической формы до высших, неокинетических форм.

5. Проанализировать специфику активности человека в период новорожденности в контексте идеи рефлексивности.

Гипотеза исследования. Идея рефлексивности задает исходный принцип построения теоретической модели психической реальности в культурно-деятельностной психологии. Однако это ее методологическое значение может быть актуализировано лишь в ходе категориального (единого философско-психологического) осмысления содержания ключевых проблем, на решение которых направлен данный подход: проблемы генетического критерия психики, уровней филогенетической организации психического, интериоризации, соотношения аффекта и интеллекта.

Методологическую основу исследования составляют взгляды на природу деятельности и сознания, сформулированные в немецкой классической философии (И.Кант, И.-Г.Фихте, Ф.Шеллинг, Г.В.Ф.Гегель) и философии марксизма, которые получили свое развитие в трудах современных философов (Э.В.Ильенкова, Г.С.Батищева, В.С.Библера, Ф.Т.Михайлова и др.), ключевые положения культурно-исторического и деятельностного подходов к пониманию развития психики (Л.С.Выготский, С.Л.Рубинштейн, А.Н.Леонтьев, А.Р.Лурия, П.Я.Гальперин, А.В.Запорожец, Д.Б.Эльконин, В.В.Давыдов), идеи физиологии (психофизиологии) активности (Н.А.Бернштейн).

Метод исследования: историко-теоретический анализ и обобщение данных о формах рефлексивной активности субъекта, содержащихся в литературных источниках, и способов научной интерпретации этих данных.

Научная новизна исследования состоит в том, что в нем впервые раскрыта методологическая схема построения теоретической модели развивающейся психической реальности на базе идеи рефлексивности отношения субъекта к миру.

Теоретическое значение исследования обусловлено его ориентированностью на широкий философско-психологический анализ природы рефлексивной активности, который может повлечь за собой переосмысление ряда проблем современной теоретический психологии (проблемы уровней филогенетической организации психического, ин-териоризации, соотношения аффекта и интеллекта и др.).

При этом диссертантом предложены: а) новая теоретическая дефиниция понятия жизни, позволяющая перейти далее к анализу собственно психической формы жизни; б) новый филогенетический функционально-морфологический критерий психического; в) новая трактовка возникновения и развития психики в филогенезе. Наряду с этим в диссертации представлена общетеоретическая схема, позволяющая с единых философско-теоретических (культурно-деятельностных) позиций воспроизвести процесс генеза индивидуального человеческого сознания.

Практическое значение исследования связано с тем, что его материалы несут в себе возможную теоретическую основу для построения психологического обеспечения образовательных систем, направленных на развитие рефлексивной способности (на разных ступенях образования: от дошкольной до вузовской). Вместе с тем эти результаты могут быть использованы при чтении курсов по специальности «Психология» (общая психология, психофизиология, психология развития и возрастная психология, педагогическая психология, психология образования и др.) в вузах, а также в системе повышения квалификации специалистов.

Аргументированность и достоверность результатов и выводов исследования обеспечивается многообразием данных, которые анализируются в работе и отражают различные аспекты исследуемой проблемы, а также методологической обоснованностью принципов этого анализа.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Идея рефлексивности отношения субъекта к миру под определенным углом зрения задает целостность и цельность теоретической модели развивающейся психической реальности.

2. Обращение Л.С.Выготского, А.Н.Леонтъева и Э.В.Ильенкова к теоретическому наследию Спинозы служит свидетельством единого подхода перечисленных авторов к решению фундаментальных проблем теоретической психологии.

3. Спинозовская трактовка мышления как атрибута Субстанции (Природы) предполагает выработку содержательного теоретического понимания жизни, определяющего возможности раскрытия своеобразия ее психической формы.

4. Теоретическое понимание жизни как особой активности, определяемой единством спонтанности, продуктивности и предметности, наиболее адекватно специфике предмета психологии.

Апробация и внедрение в практику теоретических положений и результатов исследования проводилось в ходе чтения лекций и проведения семинаров по курсам психологии в Московском городском психолого-педагогическом институте и Российском государственном гуманитарном университете, на Ильенковских чтениях (Москва, 19902004), на V Чтениях памяти Л.С.Выготского «Культурно-историческая теория и изучение социализации» (Москва, 2004), на Московском семинаре по культурно-исторической психологии (2004), на заседаниях

Международной кафедры культурно-исторической психологии МГППИ (2004) и кафедры психологии личности Института психологии им. Л.С.Выготского РГГУ, на лекциях и семинарских занятиях по психологии развития для студентов РГГУ.

Заключение диссертации научная статья по теме "Общая психология, психология личности, история психологии"

Заключение

Общий анализ материалов исследования позволяет сделать ряд выводов:

1. Идея рефлексивности отношения субъекта к миру определяет исходный принцип построения теоретической модели развивающейся психической реальности в культурно-деятельностной психологии.

2. Обращение Л.С.Выготского, А.Н.Леонтьева и Э.В.Ильенкова к теоретическому наследию Б.Спинозы служит свидетельством единого подхода перечисленных авторов к решению фундаментальных проблем теоретической психологии.

3. Понятие мыслящего тела (Б.Спиноза - Э.В.Ильенков) содержит в себе прообраз идеи рефлексивности (рефлексивной активности) в современной психологии.

4. Методологическое значение идеи рефлексивности может быть актуализировано лишь в ходе категориального осмысления содержания ключевых проблем, на решение которых направлен данный подход: проблемы генетического критерия психики, уровней филогенетической организации психического, интериоризации, соотношения аффекта и интеллекта.

5. Спинозовская трактовка мышления как атрибута Субстанции

Природы) предполагает выработку содержательного теоретического понимания жизни, определяющего возможности раскрытия своеобразия ее психической формы.

6. Теоретическое понимание жизни как особой активности, определяемой единством спонтанности, продуктивности и предметности, наиболее адекватно специфике предмета психологии. При этом жизнь организма, для которого его предметная активность является его снятым отношением к самому себе, а его отношение к самому себе - его снятой предметной активностью, выступает как собственно психическая форма жизни.

7. Наличие рефлексивного отношения внутри живой системы может быть рассмотрено как филогенетический критерий психики.

Разумеется, данные выводы далеко не исчерпывают обсуждаемый в нашем исследовании круг проблем. Их перечисление лишь подчеркивает принципиальную незавершенность теоретического исследования, если оно не разомкнуто даже не столько в психологическую, сколько в широкую социальную практику и затем вновь не отражено, не рефлектировано от нее в себя, в теоретический, категориальный анализ. Впрочем, эта задача уже выходит за рамки данной работы, а по существу и за границы возможности одного автора.

Список литературы диссертации автор научной работы: кандидата психологических наук, Сурмава, Александр Владимирович, Москва

1. Авдеева Н. Н. Развитие образа самого себя у младенца: Автореф. дис. канд. психол. наук. - М., 1982. - 22 с.

2. Албанезе Дж., Суздалев И.Н. . Динамика биомолекул: новый метод исследования. В международном ежегоднике "Будущее науки", п. 18. М., 1985

3. Анохин П.К. Избранные труды. М.: Наука, 1978. - 400 с.

4. Бахтин М.М. К философии поступка. // Философия и социология науки и техники. Ежегодник. 1984 1985. -М, 1986. - С. 80-160.

5. Бернар К. Жизненные явления общие животным и растениям. С-Пб., 1878.

6. Бернштейн Н.А. О построении движений. М., 1947. - 255 с.

7. Бернштейн Н.А. Очерки по физиологии движений и физиологии активности. -М.: Медицина, 1966. 349 с.

8. Божович Л.И. Личность и ее формирование в детском возрасте. М.: Педагогика, 1968. -464 с.

9. Божович Л.И., Конникова Т.Е. О нравственном развитии и воспитании детей. // Вопросы психологии, 1975. -№ 1. С. 80-89.

10. Божович Л.И., Морозова Н.Г., Славина Л.С. Развитие мотивов учения усоветских школьников. // Известия АПН РСФСР. М., 1951. - Вып. 36.

11. Братусь Б.С. Аномалии личности. М.: Мысль, 1988. - 301 с.

12. Брунер Дж. Онтогенез речевых актов. // Психолингвистика. / Под ред. A.M. Шахнаровича. М.: Прогресс, 1984. - 368 с.

13. Брунер Дж. Психология познания (за пределами непосредственной информации). М.: Прогресс, 1977. - 414 с.

14. Бюлер Ш., Тюдор-Гарт Б., Гетцер Г. Социально-психологическое изучение ребенка первого года жизни. / Под ред. Л.С.Выготского. М. - Л.: Госмедиздат, 1931. -234 с.

15. Вагнер В.А. Возникновение и развитие психических способностей. Л., 1924-25

16. Валлон А. От действия к мысли. Пер. с франц. М.: Изд-во иностранной литературы, 1956. -238 с.

17. Валлон А. Психическое развитие ребенка. М.: Просвещение, 1967. - 196 с.

18. Венгер А Л. О значении изменения позиции ребенка для формирования у него новых типов организации действий. // Новые исследования в психологии, 1979.-М 1. С. 65-69.

19. Вилли К., Детье В. Биология. // Мир. М., 1974, с. 31,- 820 с.

20. Выготский Л. С. Собрание сочинений: В 6-ти т. Т. 2. М.: Педагогика, 1982. -361 с.

21. Выготский Л. С. Собрание сочинений: В 6-ти т. Т. 3. М.: Педагогика, 1983. -328 с.

22. Выготский Л. С. Собрание сочинений: В 6-ти т. Т. 4. Детская психология. / Под ред. Д.Б.Эльконина. М.: Педагогика, 1984. -432 с.

23. Выготский Л.С. Проблемы дефектологии. —М.: Просвещение, 1995. -527 с.

24. Выготский Л.С. Развитие высших психических функций. Из неопубликованных трудов. -М., 1960. -363 с.

25. Гальперин П.Я. Введение в психологию. М., 1976. - 150 с.

26. Гальперин П.Я. К исследованию интеллектуального развития ребенка. // Вопросы психологии, 1969. -№ 1. С. 15-25.

27. Гальперин П.Я. Психологическое различие орудий человека и вспомогательных средств у животных и его значение: Канд. дис. Харьков, 1936.

28. Гальперин П.Я. Психология мышления и учение о поэтапном формировании умственных действий. // Исследования мышления в советской психологии. -М., 1966.-С. 236-277.

29. Гальперин П.Я. Развитие исследований по формированию умственных действий. // Психологическая наука в СССР. -Т. 1. М., 1959 (б). - С. 441-469.

30. Гальперин П.Я. Типы ориентировки и типы формирования действий и понятий. // Доклады АПН РСФСР, 1959 (а). -№ 2.

31. Гегель. Энциклопедия философских наук. М., 1975а, т. 1, с. 558.

32. Гегель. Энциклопедия философских наук. М., 19756, т. 2, с. 558.

33. Гельвеций К.А. О человеке, его умственных способностях и его воспитании. // Хрестоматия по истории зарубежной педагогики. / Под ред. А.И. Пискунова. -М.: Просвещение, 1971. С. 255-265.

34. Гольданский В. Возникновение жизни с точки зрения физики. "Коммунист", № I, 1986.

35. Гордеева П.Д., Зинченко Б.П. Функциональная структура действия, М., 1982

36. Гордеева П.Д., Зинченко Б.П. Функциональная структура действия, М., 1982.

37. ГробстайнК. Стратегия жизни. М., 1968, с. 89.

38. Гросберг А.Ю.,Хохлов А.Р. Полимеры и биополимеры: взгляд физиков-теоретиков. В международном ежегоднике "Будущее науки", №. 18. М., 1985.

39. Давыдов В. В., Маркова А.К. Концепция учебной деятельности школьников. // Вопросы психологии, 1981, № 6.

40. Давыдов В. В., Маркова А.К., Эльконин Д.Б. Основные вопросы современной психологии детей младшего школьного возраста. // Проблемы общей, возрастной и педагогической психологии. М., 1978.

41. Давыдов В.В. Виды обобщения в обучении. -М.: Педагогика, 1972. -424 с.

42. Давыдов В.В. Теория развивающего обучения. М.: ИНТОР, 1996. - 544 с.

43. Декарт Р.Избранные произведения.// Мысль. М., 2004 655 с.

44. Дидро Д. Систематическое опровержение книги Гельвеция «Человек». // Хрестоматия по истории зарубежной педагогики. / Под ред. А.И. Пискунова. -М.: Просвещение, 1971. С. 266-271.

45. Запорожец А. В. Избранные психологические труды: В 2-х т. Т. I. М.: Педагогика, 1986. -С. 78-84.

46. Зинченко В.П. Культурно-историческая психология и психологическая теория деятельности: живые противоречия и точки роста. // Вестник МГУ. Сер. 14. Психология, 1993. -№ 2. С. 41-51.

47. Ильенков Э.В. Диалектическая логика. //Политиздат.М. 1974. 268.

48. Ильенков Э.В. Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышленииа. //Росспэн.М. 1997. 464

49. Исследование развития познавательной деятельности. / Под ред. Дж. Брунера, Р. Олвера, П. Гринфилда. М. Педагогика, 1971. - 392 с.

50. Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление. Психологический очерк. М.: Прогресс, 1977. -264 с.

51. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М.: Атеист, 1930. - 340 с.

52. Левин К. Динамическая психология: Избранные труды. М.: Смысл, 2001. -572 с.

53. Леви-Строс К. Структурная антропология. М.: Наука, 1983. - 536с.

54. Леонтьев А.Н., Избранные психологические труды. М., 1983. 356 с.

55. Леонтьев А.Н. Деятельность, сознание, личность. // Смысл. М. 1981. 346 с.

56. Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения: В 2-х т. Т. I. М.: Педагогика, 1983(a). - 392 с.

57. Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения: В 2-х т. Т. II. М.: Педагогика, 1983(6). -320 с.

58. Леонтьев А.Н. О формировании способностей // Вопросы психологии, 1960. -№ 1.-С. 7-17.

59. Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. .// Издательство московского униваерситета. М. 1981 -583.с.

60. Лисина М.И. Генезис форм общения у детей // Принцип развития в психологии. -М.: Наука, 1978. С. 268-294.

61. Лисина М.И. Общение детей со взрослыми и сверстниками: общее и различное. // Исследования по проблемам возрастной и педагогической психологии. М.: НИИ ОП АПН СССР, 1980. - С.3-32.

62. Лисина М.И. Проблемы онтогенеза общения. М.: Педагогика, 1986. - 144 с.

63. Локк Д. Опыт о человеческом разуме, пер. с англ. — М.: Тип. И.Н. Кушнарева, 1898.

64. Лурия А Р. Об историческом развитии познавательных процессов. Экспериментально-психологическое исследование. — М.: Наука, 1974. 172 с.

65. Лурия А Р. Основы нейропсихологии. -М., 1973.

66. Обухова Л.Ф. Концепция Жана Пиаже: заипротив. -М.: Изд-во МГУ, 1981.

67. Обухова Л.Ф. Этапы развития детского мышления (формирование элементов логического мышления у ребенка). М., 1972. - 152 с.

68. Павлов И.П. Поли. собр. соч., М.:Л., 1951, т.Ш, кн.2,с.324

69. Перре-Клермон А.Н. Роль социальных взаимодействий в развитии интеллекта детей. М.: Педагогика, 1991. - 248 с.

70. Петровский А.В. Развитие личности и проблема ведущей деятельности. //

71. Вопросы психологии, 1987. -№ 1. С. 15-26.

72. Петровский В.А. Личность в психологии: парадигма субъектности. Ростов-на-Дону: Феникс, 1996. -512 с.

73. Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М.: Просвещение, 1969. - 659 с.

74. Пиаже Ж. Теория Пиаже. // История зарубежной психологии (30 60-е гг. XX в.). Тексты. / Под ред. П.Я. Гальперина, А.Н. Ждан. - М.: Изд-во МГУ, 1986. -С. 232-292.

75. Поддьяков Н.Н. Мышление дошкольника. -М.: Педагогика, 1977.

76. Поливанова К Н. Психологическое содержание подросткового возраста // Вопросы психологии. 1996. -№ 1. - С. 20-33.

77. Полуянов Ю.А. Диагностика общего и художественного развития детей по их рисункам. Пособие для школьных психологов. М. - Рига: ПЦ «Эксперимент», 2000. - 160 с.

78. Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии, изд. 2. -М.: Учпедгиз, 1946. -704 с.

79. Рубинштейн С.Л. Проблема деятельности и сознания в системе советской психологии // Ученые записки Московского университета, 1945, вып. 90.

80. Рубинштейн С.Л. Проблемы общей психологии. -М., 1976. -416 с.

81. Рубинштейн С.Я. Экспериментальные методики патопсихологии. М.: Медицина, 1970. - 215 с.

82. Слободчиков В.И. Психологические проблемы становления внутреннего мира человека. // Вопросы психологии, 1986. -№ 6. С. 14-22.

83. Слободчиков В.И. Становление рефлексивного сознания в раннем онтогенезе. // Проблемы рефлексии. Новосибирск: Наука, 1987. - С. 60-68.

84. Социально-исторический подход в психологии обучения. / Под ред. М. Коула. М.: Педагогика, 1989.

85. Спиноза Б. Избранные произведения // Политиздат. М., 1957. т.1 625.

86. Спиноза Б. Избранные произведения // Политиздат. М., 1957. т.2 598.

87. ТорндайкЭ.Л. Принципы обучения, основанные на психологии. М., 1930.

88. Фельдштейн Д.И. Психология взросления: структурно-содержательные характеристики процесса развития личности. -М.: Флинта, 1999.

89. Фигурин Н.Л., Денисова М.П. Этапы развития поведения детей в возрасте от рождения до одного года. / Под ред. Н.М. Щелованова, Н.М. Аксариной. М.: Медгиз, 1949.- 103 с.

90. Фрейд А. Норма и патология детского развития: Пер. с нем. М., 1990.

91. Фрейд А. Психология Я и защитные механизмы: Пер. с англ. М.: Педагогика, 1993,- 144 с.

92. Фрейд 3. «Я» и «Оно». Труды разных лет: Пер. с нем. Кн. 2. Тбилиси: «Мерани», 1991.-428 с.

93. Фрейд 3. Введение в психоанализ. Лекции: Пер с нем. М.: Наука, 1989. — 455 с.

94. Хомский Н. Язык и мышление. М.: Изд-во МГУ, 1972(6). - 122 с.

95. Шредингер Э. Что такое жизнь с точки зрения физики? М., 1947

96. ЭйгенМ., Винклер Г. Игра жизни. М., 1979

97. Эльконин Б.Д. Введение в психологию развития (в традиции культурно-исторической теории Л.С.Выготского). М.: Тривола, 1994. - 168 с.

98. Эльконин Д.Б. Детская психология. М., 1960. - 328 с.

99. Эльконин Д.Б. Избранные психологические труды. М.: Педагогика, 1989. -560 с.

100. Эльконин Д.Б. К проблеме периодизации психического развития в детском возрасте // Вопросы психологии. 1971. -№ 4 -С. 5-20.

101. Эльконин Д.Б. Психология игры. М.: Педагогика, 1978. - 304 с.

102. Bowlby J. Maternal care and mental health. Geneva, 1951. - 166 p.

103. Cole M. Society, mind and development. // The Child and Other Cultural Inventions. / Ed. by Cessel F.S., Siegel A.W. New York etc.: Praeger, 1983. - P. 89-114.

104. Cole M., Bruner J.S. Preliminaries to a theory of cultural differences. // Seventy-First Yearbook of the National Society for the Study of Education. -Chicago, 1972.-Pp. 161-179.

105. Cole M., Sharp D.W., Lave C. The cognitive consequences of education: some empirical evidence and theoretical misgivings. // Urban Review, 1976. Vol. 9. - P. 218233.

106. Duffy E. Activation and Behavior. New York, 1962.

107. DurkheimE., Mauss M. Primitive Classification. Chicago: University of Chicago Press, 1963. - 96 p.